28 января в редакции раздался телефонный звонок.

- Редакция газеты «Знамя», здравствуйте, — как всегда заученным текстом вещаю в трубку.

- Здравствуйте, мне бы хотелось поговорить с Вашим корреспондентом Аленой Тимченко.

- Это я, слушаю Вас.

- Вот что, Алена, меня зовут Нина Гордеевна Красикова. Думаю, ты слышала обо мне.

- Да, Ваше имя мне знакомо. Если не ошибаюсь, Вы раньше в Рослятинской школе учителем работали, — припоминаю я.

- Да, работала, только не учителем, а директором. Я тебя, Алена, ещё совсем маленькой помню. А звоню вот по какому поводу: мне бы хотелось встретиться с тобой и рассказать о своём родном дяде Досифее Андреевиче Паюсове, блокаднике Ленинграда. К тому же давно хотелось с тобой познакомиться.

- Нина Гордеевна, я завтра как раз собираюсь в командировку в ту сторону. После обеда и к Вам заскочу. Вы где проживаете?

- В Степанькове, дом 11.

- Хорошо, завтра буду у Вас, ждите.

- Мария Васильевна, — говорю своей коллеге, едва положив трубку, — мы же завтра вместе с Вами в командировку поедем. Я тут к одной женщине должна зайти, она хочет рассказать мне о своём дяде, блокаднике. Составите мне компанию? Заодно и сфотографируете нас за беседой.

На следующий день, как и планировали, отправились в командировку. На улице минус 38 градусов. Таких морозов в этом году ещё не было. Но ничего, не замёрзнем. Поплутав по Степанькову, всё же нашли нужный нам дом.

- Нина Гордеевна, здравствуйте. Вот и мы, встречайте гостей, — с таким словами, замёрзшие, но радостные, проходим в комнату хозяйки.

- Здравствуйте, проходите сюда.

Усадив нас на диван, Нина Гордеевна достаёт две старые фотографии: на одной из них – совсём ещё молодой мальчишка на вид лет 16, на другой – взрослый серьёзный мужчина.

- На этих фотографиях мой дядя Досифей Андреевич. Он умер… вчера…

В комнате воцарилось «минутное» молчание, после чего Нина Гордеевна продолжила.

- Мне бы хотелось рассказать Вам о нём.

- Да, конечно, я всё запишу, — отвечаю собеседнице.

И вот Нина Гордеевна начала своё повествование.

- Дядя мой Досифей Андреевич Паюсов родился в 1926 году в деревне Акиницы. Была такая деревня в 15 километрах от Лукерина. Думаю, ты знаешь. В школе он, конечно, был учеником не очень. А отец мой, его старший брат, контролировал его даже больше, чем родители.

Хорошо запомнила 40 год. Тогда мне шесть лет было, но память у меня, видимо, хорошая. Однажды дядя Дося пришёл и говорит: «Крёстный, я вот ладно ли сделал?» Папа на него: «Ты опять чего натворил?» «Да нет! Приезжали из Ленинграда, агитировали в ФЗО (фабрично-заводское обучение), так я заявление подал». А отец у меня служил в погранвойсках. Граница-то тогда в другом месте была, до войны ведь дело было. Папа и говорит: «Ленинград – хороший город, поезжай, ты специальность там получишь». И вот он уехал. И прислал одну единственную фотографию, вот она (показывает фотокарточку). В 41 году началась война, и он всю блокаду был в Ленинграде, работал на заводе.

Вчера вот весь день про Ленинград показывали… Такие ребятишки… Ну вот, поглядите, ведь ребёнок ребёнком, — говорит Нина Гордеевна, вновь показывая на фотографию.

- А чем он там занимался?

- Делали снаряды, болванки. Когда блокаду сняли, их вывезли. Вот что он рассказывал мне (но это уже после, как приехал домой): «Когда нас везли, останавливались на железнодорожных станциях. А там бабушки, женщины выносили свои продукты поторговать. Выскочат ребята, купят, поедят, а на следующей станции вперёд ногами. Я поглядел и говорю: «Нет, лучше поголодаю».

А вывезли их тогда в Куйбышев. Там он был до января 45 года, потом его призвали в армию. 26 год как раз призывной был. И воевал потом под Кёнигсбергом. У него и медаль, помню, была за взятие Кёнигсберга. Демобилизовался в 48 году. А родители и мы все — никто не знал, что он жив, пока блокада-то была. После того, как война кончилась, так и узнали.

И вот приехал домой. Я помню, такой праздник был! Радость такая была, что приехал! Но дома жить не стал, уехал к своему однополчанину на юг. Там год пожил, потом приехал, женился и увез жену туда. У них родилась девочка, Татьяна. Но с юга им пришлось уехать, поскольку девочка заболела, и доктор велел везти её на родину.

Дядя Дося был прекрасным слесарем, токарем, потому что учился этому в Ленинграде. Работал в мастерских леспромхоза, тогда мастерские у нас были очень большие. А потом в лесничестве. Вышел на пенсию. Жена умерла, у них в Челищеве прекрасный дом остался. Последние годы он жил у Татьяны. Вторая дочка, Валя, в Зайчиках работала фельдшером, все хвалили ее. Сейчас она на пенсии. Зайчики такой большой поселок был, что ни днем, ни ночью покою она не знала.

Вчера вот смотрела передачу весь день и думала: «Много ли их осталось-то? Ведь практически не осталось никого и в районе». А ведь дядя Дося всю блокаду в Ленинграде был. Выжил только оттого, что он человек из крестьян, не городской. Они помогали местному населению. Надо ведь было как-то и отопляться. Конструировали горелочки, чтобы можно было согреться в квартирах. А всю блокаду работал на заводе, делал снаряды, ещё кое-что делали для обороны.

- А он часто вспоминал ту жизнь?

- Нет, не любил вспоминать. Я постарше-то когда уж стала, помню, как он приехал в первый раз. Я училась тогда в восьмом классе. А когда уезжать собрался, интересный случай произошёл. Мы жили очень дружно с дедом, дома у нас рядом были. Я запомнила: сижу на окне, а у деда на полке раньше табак хранился. У него были корытечки такие: в одном порублены листочки, а в другом — стебельки. Вот приходит дядя Дося перед отъездом, снимает два мешочка маленьких — из одного набивает, из другого набивает. С собой ему надо табаку, а у деда не попросишь, не даст. А мне и говорит: «Слушай, если ты дедку скажешь, я через год приеду и тебя выдеру». Вот он приехал через девять лет, я ему это напомнила, а он и говорит мне: «Я не помню. Ну и память у тебя». «А как же? Ты ведь обещал меня выдрать, вот я и запомнила, дядя Дося», — говорю ему. Вот так вот и уехал такой ребёнок. Дитё, самое настоящее. Вот какой народ был стойкий.

Ну, а последние два года он жил благодаря дочери Татьяне и зятю Николаю. Он никого не помнил, никого не узнавал. Я и сегодня спрашивала у Тани, вспоминал ли он что-нибудь в последние дни. Так она сказала, что дядя Дося никого не узнавал, а вот блокаду вспоминал немного. Видимо сильно ему это в память врезалось.

На этом наш разговор о Досифее Андреевиче закончился. Затем мы ещё долгое время сидели и говорили о жизни. Нина Гордеевна рассказала нам о себе, о детях и внуках, а также показала тетрадь, в которой она описывает жизнь своей родной деревни Акиницы (в ней родился и Досифей Андреевич): «Деревня Акиницы, в которой я родилась и провела своё детство, просуществовала немногим более 60 лет… Во время Великой Отечественной войны в колхозе оставались женщины, старики, дети. Работали все. Даже мы, ученики начальных классов, трудились всё лето…» В свою тетрадку Нина Гордеевна занесла всех жителей деревни, ушедших на фронт, их оказалось 26 человек. Есть и запись о том, кто был убит, а кто пропал без вести. Подробно описывается послевоенное время: «Время после войны было трудное. Голодные годы – 46, 47. Наш колхоз пережил их нормально, никто не голодал. Благодаря упорному труду всех колхозников хлебом были обеспечены. Была своя мельница, и в летнюю пору колхозникам выдавали муку…»

К сожалению, время мчится неумолимо, унося с собой жизни наших героев, наших спасителей.

Уважаемые жители района, если вы можете рассказать нам что-то о жизни участников Великой Отечественной войны, сделайте это: напишите или просто позвоните в редакцию. Не стоит забывать тех, кому мы обязаны жизнью.

Алена Тимченко.