Жизнь прожить – не поле перейти

(Продолжение. Начало в № 54).

Однажды в июньский день старшие девушки-комсомолки пошли на кладбище (на Жупане) на могилу своей подруги – она была учительницей.

«Будучи десятиклассницей, Саня Ш. была в Леденгской школе старшей пионервожатой. После окончания школы была направлена в Починковскую начальную школу, а оттуда переведена в Миньковскую школу. 6 ноября 1940 года она с подругами пешком приходила в село на праздник. После митинга поспешила обратно в Миньково, т.к. вечером там был концерт, а она была ведущей. Спешила. В клубе, где проходил концерт, было холодно, не топлено. Вспотевшая с дороги девушка провела концерт в легком платье, не обращая внимания на то, что очень замерзла. К утру у нее поднялась температура, началось воспаление легких, от которого не удалось ее спасти. В феврале 1941 года она умерла».

Мы, девочки 9 -10 лет, увязались за ними. Шли по своей улице. Дошли до поворота к больнице, и из окна последнего дома (на этом месте сейчас построен квартирный больничный дом) мать двух девушек, которые пошли на кладбище, сказала: «Девушки! Война!» — «С кем? С Германией?» — «Да». С лиц исчезли улыбки, смолкли разговоры. На кладбище мы сходили, но как возвращались, о чем говорили – не помню. Село было взволновано. Все вокруг помрачнело. Женщины плакали, мужчины курили, понимая, что надо идти воевать. Я в тот день потеряла поясок от зеленого шелкового платья.

Начались темные, горькие, холодные и голодные военные годы: первая мобилизация мужчин, первые извещения-повестки об отправке на войну. Трудно забыть день, когда повестку на войну принесли и тяте. Специальный человек от военкомата развозил повестки на лошади, чтоб все делать быстро, без промедления. Отца дома не было, он с бригадой убирал урожай на поле. Связной поехал туда и вручил повестку тогда, когда вся бригада, в основном, женщины, собралась на обед под березами. Вручили повестку: «Ну, женщины, пан – так пан, а пал – так пал. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Не ревите. Скоро справимся с немцем». Это было в конце августа. 3 сентября – отправка.

Запомнилась мне из младших классов вот такая сцена: на большой перемене в школу приходила женщина и приносила своим детям (третий и четвертый класс) второй завтрак в специальной сумочке (типа баретки). Такого в селе еще не бывало. Сельские дети, но не все, приносили с собой в матерчатых мешочках со шнурком кто что мог. А к этим детям специально приходила мама. Позднее от родителей мы узнали, что это была семья (мать и двое детей – мальчик и девочка) высланных из Ленинграда. Это был страшный период в истории нашей страны — вредительство, когда от умных, грамотных, интеллигентных людей правительство избавлялось (аресты, ссылки, расстрелы и прочее в 1935-1937 годах). Отец этих детей – профессор – был арестован без суда и следствия. Где он, что с ним — семье не объяснили, а в течение нескольких дней после его ареста семью выслали на Вологодчину. Так они появились в нашем селе, с собой им разрешили взять только одежду. Да и много ли могла взять с собой женщина, у которой было еще двое маленьких детей?! Ленинградская квартира была конфискована, все имущество описано. Куда везут, надолго ли, они не знали. Из предметов – вещей они привезли только скрипку, на которой играл сын. Дети были воспитанные, умные, доброжелательные и одаренные, учились отлично. Мать их – учительница немецкого языка – очень интеллигентная, благородная женщина, все 10 лет пребывания в ссылке преподавала в школе немецкий язык. Трудной была их жизнь в незнакомом, чужом месте. Но сельчане наши, да и вообще люди глубинки, отличались добротой и доверчивостью. Определили на жительство эту семью на нашей Нижней Надречной улице. Соседи, видевшие нужду и одиночество этой семьи, помогали, кто чем может – картофелем, молоком и др. Потом им дали комнату в поповском доме, где они и прожили все эти годы (1938-1948). Больно было видеть их нужду, бедность, беззащитность. Только скрипка на стене. Девочка, Дана Боровинская, быстро подружилась с одноклассницами, а мальчик, Людвиг Боровинский, был болезненным (и не удивительно – голодал в военную пору), малообщительным, он всегда был рядом с матерью – учительницей, ее звали Алиса Федоровна Бендик. Она верила в жизнь, в будущее своих детей (мама часто вспоминала ее слова: «Елизавета Васильевна, я верю, что мои дети будут хорошими людьми»). Она была женщина воспитанная, внимательная, уважала селян, а они уважали ее. Дети учились отлично: Людвиг шел через класс: из 6 в 8, из 8 в 10, и, учась в старших классах, в годы войны, когда не хватало учителей, даже проводил уроки. И только став уже взрослыми, мы поняли, какое счастье подарила нам судьба – быть учениками Алисы Федоровны. Я и теперь храню память об этой женщине. Таких интеллигентных людей в селе я знала только троих – это Алиса Федоровна, Елена Иосифовна (бабушка братьев Мартыновых) и Николай Петрович Соколов – зубной врач, и не только зубной, но и врач широкого профиля, как теперь принято говорить.

В июне 1948 года, когда мы окончили 9 классов и перешли в 10-й, услышали, что Алису Федоровну арестовали и отправили в Казахстан. Для многих это была ужасная новость, никто из школьников не смог ее проводить. Потом жили одними слухами: сын Алисы Федоровны закончил ленинградский вуз, был научным сотрудником в Новгороде или в Пскове. Дочь Дана закончила радиотехнический вуз в Ленинграде, жила и работала там же. К тому времени и Алисе Федоровне был разрешен переезд в Ленинград. В 60-е годы умер сын, а вскоре и она. Мечта о возвращении в Ленинград сбылась.

…У военкомата на Садовой улице людей видимо-невидимо: и старые родители, и женщины с малолетними детьми, с подростками. Провожающие, в основном женщины, жены – плачут навзрыд, мужчины дают последние наказы женам и детям. Жуткая картина. Мы поняли – уже все! Подошла машина, мужчины с вещмешками забирались в кузов, женщины хватались за них, желая задержать, оставить дома. Но нет. Машина тронулась, за ней толпа провожающих. И пока было видно машину, за ней бежали дети. А рыдания разносились по всему селу. Тогда на прощание тятя подарил мне брошку овальной формы – на черном фоне голова красавицы-женщины. А когда я вернулась с мамой домой – брошки не оказалось. Где, как, когда я могла ее потерять? Теперь понимаю, что и потеря пояска от платья, и потеря брошки (зато нашла перочинный ножик), и ножик были предзнаменованием самого горестного, несчастного – утери самого дорогого. 3 сентября тятю проводили, ждали письмо, их было три, последнее – 10 октября 1941 года.

И то поле, и те березы, под которыми отдыхали колхозники, где была вручена повестка отцу, для нас с мамой, а теперь уже для моих детей и внуков, остаются святыми. Пока дети мои были небольшими, ходила туда «на природу». Место красивое, широкое, на возвышенности. И как жаль, что теперь оно заросло мелколесьем, что исчезли те березы – память о прошлом. Почему исчезли? Началась пора мелиорации – расширять, расчищать поля, увеличивать посевные площади колхоза «12 Октябрь». Расчистили, распихав мощной техникой по краям поля кустарники, и оставили… Так загубили первосортные поля, которые с 70-х годов прошлого века и пахать перестали.

В 1941 году я училась в пятом классе, военные годы прошли в школе. Было и голодно, и холодно, и тяжело в школе и дома. Зимой на санках по глубокому снегу (весной – по насту) ездили в лес за дровами, летом – помогали в колхозе на прополке в огороде, где выращивали картошку, морковь, брюкву, помогали в сенокосное время – загребали сено, помогали женщинам – дояркам и телятницам – ухаживали за скотом. На орсовском участке (подсобное хозяйство) тяпали капусту, поливали – зарабатывали для себя деньги, иногда огородник покупал нам носки. И в домашнем хозяйстве тоже огород и корова.

В школе было холодно, на заготовку дров ходили в школьную делянку, за 3-5 километров. Долго в народе были эти слова «больничная делянка», «школьная делянка», «детдомовский огород», «орсовские парники». Теперь уже все забыто, изменились те места: то заросли, то застроены новыми улицами. Теперешнее поколение их не знает.

В военные годы в школе были уроки военного дела, учили и санитарному делу — как наложить повязку и др. Уроки были по всем предметам. Трудно было запомнить учителей – часто менялись, уроки вели отправленные на поправку раненые учителя (не здешние): кто с повязкой на голове, кто с костылем, кто без руки. Кончался срок лечения – одни уезжали, другие – заменяли. Все окна школы были крест накрест заклеены бумажными лентами, чтобы в случае бомбежки не все стекла бились. У школы старшие классы копали окопы – убежища.

Трудное время. Но не отчаивался народ, трудился, верил в победу. Она пришла 9 мая 1945 года. Радость и слезы – их было больше, чем в 1941 году. Многие не вернулись с войны. 9 мая день выдался солнечный, сухой, но не теплый. Все жители села вышли на митинг, который состоялся у школы. По всему селу слышны были гармошки, песни и… причитания о тех, кто уже никогда не вернется в родной дом. После митинга были пляски и танцы на большом мосту (тогда он был деревянным). Я не была на митинге, сидела дома у окна, все видела и слышала, и плакала (отец – погиб, мама с января лежала в больнице). Я одна. К осени мама начала поправляться, ее выписали из больницы, и я пошла в школу в 7 класс. Окончила 10 классов в 1949 году. Одноклассницы поехали в город учиться, а я стала искать работу, у меня не было возможности учиться: мама стала в 1945 году инвалидом второй группы, жили на одну пенсию, учиться было не на что.

Из одноклассников в селе осталась я одна, а закончили 10 классов 12 человек (13-й был исключен, так как стало известно, что у его подруги в деревне Митино ожидается его ребенок). Из 12 человек – 9 были девушки (Вера Власова, Саня Голубцова, Рита Бушевенкова, Нюра Секушина, Шура Харламова, Нюра Шананина, Вея Козырева, Тамара Мезенева и я) и трое юношей (Зося Голубцов (Изосим), Володя Дьяконенков и Вася Кряталов). На удивление 8 девушек стали учителями, а трое юношей – военными (и исключенный Александр Попов, сразу уехавший из деревни, учился в военном училище). Вспоминаются учителя, выпускавшие нас из 10 класса: Елизавета Павловна Коржебина – литератор (и классный руководитель), Маргарита Васильевна Золотова – историк, Григорий Григорьевич Дурнев – иностранный язык, Надежда Вассияновна Левицкая – математик, Александр Иванович Вахрушев – физрук. Директором школы тогда был Михаил Иванович Лихоманов. Учителей физики и химии не помню. Прошел выпускной вечер, расставание. Встречались потом редко, всем вместе в одно время не удавалось: учились в разных городах, у кого-то заочная учеба совмещалась с работой. А о судьбе каждого узнавали друг у друга, от родителей и родственников, через письма. Некоторые учительницы по направлениям оказались в Читинской области, Архангельске, Вологде. Юноши – в дальних гарнизонах.

Материал подготовила Татьяна Бахарева.

Комментарии:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>